© Фотографии Татьяны Тайгановой

* * *
Пробираясь с рюкзаком через Кувшиновскую окраину и рассекая прыскающих в стороны сиротских кошек, тоскую вслух.
—…Была б миллионершей, приют бы соорудила для бездомного зверья.
— Так сооруди! — осеняется подруга.
— Так нету миллиона-то!
— А со Штатами спишемся, — продолжается подругино позитивное озарение.
— И что с того?
— Там гуманно. Грант дадут.
— Какой, к чёрту, грант? из Америки в Кувшиново?
— На содержание приюта. Из Фонда какого-нибудь. Да хоть Сороса. — Таращусь на подругу, она продолжает развивать дебет-кредит: — Организуем? Купишь участок.
— Ага. Мало мне.
Подруга идею сворачивать не собирается, а для вескости добавляет в неё болевую писательскую точку:
— Приберёшь живность, газету начнёшь издавать, чтоб разбирали твоё дворьё в добрые руки. Не, лучше сразу журнал — ты ж хотела свой журнал? — и фото заодно публиковать, и рисунки. И роман издашь.
— О другом роман-то, — бормочу я, сопротивляясь гипнозу несколько вяло.
— Ну и что? Кошки у тебя везде.

Из-за помойных баков начали выглядывать. Они, кошки. Которые везде.

Любопытствовали, заинтересованно прислушиваясь к приютско-литературной теме, — кто с лишаём, кто тяжело беременный до седьмого колена вперёд. Заторможенная созерцанием гипотетического журнала, я взялась прикидывать в воображении вёрстку, осознавая, впрочем, что опять ведусь стихийной инициативой невесть куда.

Собаки, минуту назад занятые неотложными делами, вдруг притормозили и заглядывают нам с подругой в глаза прямо сквозь спины.
— Мать, - буркнула я развивавшей строительные планы подруге, — не давай надежду.
— Кому?
— Живности кувшиновской. Тут все всё слышат.
— Обучились у твоих подъездных тёток! — фыркнула подруга.

…Понадобится ветклиника размером со всё Кувшиново вместе с балконами, сараями и гаражами плюс штат добровольных помощников; они возможны лишь из числа местных пенсионерок; и я уже слышу общественно-пенсионный праведный вопль с ближних и дальних помоек, забитых убогой одряхлевшей эпохой и скелетами бывших авто: «Загадили всё кошками эти писателя!!»

…А через год кто-нибудь захочет на приютских сотках личный коттедж.
— А обустрой на своих двадцати. И никто не полезет.
Ага. На грант как раз поставить забор. Через год натравят санэпидем, а через два спалят вместе с русписами и прочим котособачьим общежитием.
Пытаюсь вразумить:
— Это ж не твои Штаты. И даже не наша Москва. Это даже не Вологда, Оглянись, что увидишь?

...Подруга уже планирует, как нестандартно я буду выглядеть вкупе с сотнями сытых от сухого корма приблуд на презентации Кувшиновского варианта «Кота и пса». Уже поддерживает идею вторым грантом от того же бездонного Сороса и Нобелевской премией по литературе, а заодно и какой-нибудь президентской за полезно-общественную деятельность по возрождению милосердия в отечестве. И ничего кроме своей идеи, разумеется, не видит. Я же, оглянувшись и привычно увидев, скидываю защитную крышку с Третьего Глаза.

Полупомойный Дзен с бомж-буддистами, с нищетой, крохоборной жадностью, смертным ужасом перед жизнью и слезой покаяния в последней бутылке.
Это и есть тутошняя Россия. Излечимо, верю, — куда деваться, надо верить. Но не в текущей моей инкарнации.

Подруга упрямо развивает:
— …И на жизнь вам с мамой останется, и финансовые проблемы станут разрешимы…

Чувствую, как глаза мои наливаются сферической Кошко-Пенелопиной не-от-мира-сего синевой: у подруги всё абсолютно всерьёз, всё конкретно, и если немедленно не воспротивиться — двинется за грантом прямиком к Соросу.

Пара лет жизни в Штатах утверждают недетерминированную логику россиянина кардинально: опыт такого рода некстати означает, что всё обязано быть, минуя причины и следствия, потому что быть обязано.

Нет уж, причины-следствия не пролететь, это нарушение закона бытия. Сначала предстоит разгрести помойки. И буквально, и переносно. И вылечить униженную землю. И поставить заборы.
— В Америке нет заборов. Там есть живые изгороди, — прерывает подруга.

…И поставить двухметровые сплошные заборы из мощной половой доски, чтоб нищие не узрели радости обладания менее нищих, а заборы по ночам будут разносить впрок в паутинные чуланы, уворовывая поштучно доску за доской; и придётся строителям тянуть уже железную рабицу, приваривая сваркой к железным же сваям; но ночью придут с кровельными ножницами и нарежут себе заплат.

Чтобы не стало заборов, отнюдь не одним поколением предстоит пережить их наличие. Забор, сплошной и здоровый, — шаг вперёд в сравнении с беззаборно-перекошенным прозябанием, когда нет ограды потому, что нечего ограждать. Эволюционное достижение.
И чтобы явились изгороди живые, кто-то должен в расчищенные помойки, презрев логику и здравый смысл, насадить пару сотен хрупких черенков и не только уверовать, но и оплакать потери, дожидаясь, пока живые ветви войдут в силу.

— …Это будет не приют, а война. Гражданская война единицы с менталитетом. А жить когда? А писать? Не про кошек?
— Ну-у… в свободное мирное время…— И тут же живо интересуется наличным свободным временем для грядущего писательства: — Ты наколотила из горбыля мостки — это, надеюсь, навсегда?
— В смысле?
— В смысле — больше не придётся возвращаться к этой проблеме?
— Сопреют года через три, — честно признаюсь я.
— И что, придётся благоустраивать тропинки заново? По всей фазенде?
— Само собой.
— Тогда зачем вообще?
— Чтоб не терять сапоги в раскисшей глине, когда несёшь два ведра с водой.
— Залить бетоном твои тропинки. А перед крыльцом чтоб — газон.

Как раз крыльца-то у меня уже нет и ещё не было, имитирующие его три ступеньки сгнили и обрушились, но это неважно — газон быть обязан. У подругиных друзей в Балтии именно газон. И, само собой, живая изгородь. Поэтому подруга считает, что у них меньше проблем.
Житель городов понятия не имеет, что само собой разумеющийся газон требует сил больше, чем рядовая грядка с кабачками. Что для благостного прям с крыльца лужаечно-окультуренного вида потребуется снять дёрн, освободить его от плетелища корней вековых сорных трав, да ещё так, чтоб постепенно нищающий гумус не перемешался со скудостью самых нижних слоёв; со строительным уровнем выровнять площадку, засыпать дерновую землю (не перемешав, естественно, слоёв вышеуказанного гумуса), засеять благородно-газонные семена, а потом упорно полоть, пока не иссякнут вся полынь и все одуванчики, полоть вплоть до ДедГошиного дома, а лучше дальше — до Марьинской окраины, а лучше ещё дальше — прям через Кувшиново до границы с европейской уже Балтикой. Ну, а потом останется самая малость — стричь лет триста.

— …Но у моих балтийских друзей газон при коттедже как-то есть?
Дык то коттедж под Таллином, а то беззаборная фазенда в Марьинском — две большие разницы. В Европе газоны вообще продают готовыми погонными метрами, как у нас линолеум. И в Штатах, надо полагать, тоже.
— Газонокосилку подарю! — прерывает логические сравнения вдохновенная подруга. — Ты на-раз выкосишь всё до Серёгиного дома включительно! Представляешь, как это будет выглядеть — Тайганова в Марьинском с газонокосилкой?
Мне не нужна газонокосилка. И вполне устроит рядовая коса. Или хотя бы серпан — им под кустами даже удобней. Бетонных же дорожек на дух не выношу. Но в данном фатальном случае этого не объяснить.

Спокойно, Таня, это всего лишь полярности темпераментов в действии. Разность потенциалов.

…Электрокосилка почиёт в бозе на первой же кочке.
…Эти вонюче-гремучие этажерки для сугубо цивильной непересечённой местности.
…Мне не нравится, как они визжат. Этот рёв нарушит покой лягушек.

Моё сопротивление решительно не приемлется:
— И мини-трактор тебе присмотрела! Компактный — игрушка! — Все фазендовы проблемы подруга решает скопом. — Ты бы в нём — все б перевернулись!
… Ага. Начиная с меня.
— И всего сто тысяч!
… Как раз ещё один грант. Какие, впрочем, мелочи — сто тыщ.
Возражать, однако пытаюсь как можно логичнее, мол, — фрезы да бороны-плуги — ещё столько же.
— И копать лопатой больше не надо, и я бы в ЖЖ фото понавыкладывала!

Ох… Это в физике разность потенциалов даёт ток, а во мне — электрошок. Спокойно, Таня, дыши глубже,— всего лишь зодиакальное несоответствие.
Дышу глубже:
Для трактора нужно стойло — раз, два — у него двигатель, а двигатели ломаются.

Держу оборону:

— И не утверждай, что справлюсь якобы вся из себя сама, у твоего внедорожника месячные — часы сверять. И приводишь его в чувство ты почему-то на ВАЗовском сервисе, а не с помощью соседа Серёги. Три — солярка. Которую канистрами откуда-то добывать и на чём-то возить. В общественном транспорте, между прочим, запрещено законом. И не клянись, что будешь перемещать по дуракам и дорогам пожароопасное горючее в своем авто. А четыре — копать всё равно придётся. Именно лопатой. Хотя бы потому, что половина грядок уже урыты в опалубку.

— А у тебя баня недостроена. А зачем она тебе вообще? А давай из неё — гараж!

Инициативный жар бросает в жар меня.

— К бане нет дороги.

Я почти ору. И уж точно рычу. Но мой сдержанный протест не услышан:

— Гравия насыпать! Прокурор же к себе отдельно взятую дорогу сделал.

— Засыпать совхозный луг, засеянный тимофеевкой, по которой браконьерски проторён просёлок?

— Все там ездят. Никакой тимофеевки не видела, — отрезает подруга. — Бодыли, чертополох и пешеходные птенцы каких-то хохлатых уродов!

— Удодов. У совхоза на бодыли другая точка зрения. Например, совхоз думает, что его поле под паром. И в любом случае его собственность. Нравится-не нравится — считайся. И давай не будем про Тайганову в тракторе и прокурора в отставке.

— Ну хоть дорожки зацементировать, а?..

Щас разорвусь.

Растолковываю на максимально доходчивом рационально-практическом языке стоимости усилий, из опыта зная, что любые аргументы несущественны:

— Десять мешков цемента равны полутонне, это уже машина; плюс три машины песка из расчёта три к одному для раствора, плюс опалубка, на которую нужны откуда-то добыть-привезти длинные ровные доски, плюс бочка мешать бетон — кто мешать будет, не думала? — «А ты, Петька, пойдёшь копать чугун?» Плюс три кузова щебёнки для основы под этот самый раствор высотой — блин, глубиной! — не меньше десяти сантиметров, хотя по строительным канонам надо бы все двадцать, — ты ж строитель, кажется? — стало быть, знаешь: сначала на месте всех огородных магистралей придётся прокопать траншеи на лопатный штык, а кто копать станет? — Опять «Петька»?

— Я помогу! — бодро отзывается подруга; внутренним ухом всё придирчиво слушая и так же придирчиво всему не веря. Считает, что перед ней патологический пессимист. Который препятствия исключительно выдумывает. И по какой-то тёмной причине не хочет газонов. Или вообще благосостояния.

… А моя дремучая практика относительно мирного десятилетнего сосуществования с Марьинским в частности и с Россией в целом — не в счёт. Разность потенциалов.

Упёрто пру через недоверие-несогласие:

— …Плюс деревенское бездорожье, плюс финансово не освоить враз даже при твоём энтузиазме и спонсорстве, а если и освоить, то уж точно не вывезти, потому что опять будет Дзен — «нет крана» или «нет машин, прите самовывозом», или «запил шофёр»; плюс само собой разумеется — к машинам трактор четыре раза один и тот же — тот самый, который единственный на всё Марьинское наизготовку в частном подворье на окраине, — трактор, чтоб вытянуть камазы из хлябей. Ты ж уже разок привезла шесть тонн песка?

— Шесть с половиной, — уточняет подруга, неравнодушная к любого рода промерам.

— Хорошо, — соглашаюсь, — с половиной. И как оно — вручную вывозить эту полутонну в садовой тележке с середины деревни до моего двора?

— Неправда! — Новое уточнение: — Полтонна ушла под камазовы колёса.

— Естественно и закономерно ушла, замечу. А если б сосед Сергей остальные шесть не уговорился помочь? С бездонного бодуна? И во сколько стали поперёк стартовой сметы эти шесть с половиной? — Рублёвая логика подругу чуть-чуть отрезвляет. Бормочу на излёте сил уж совсем третьестепенное: — Плюс я всё-таки женщина, или, если наглядней, баба пятидесяти лет, чтоб выливать ведро за ведром цемент в фазендовы бездны.

— Вот потому тебе и нужен трактор! – торжествует подруга.

…И я предвижу неизбежный, как смена времени суток, разговор про трактор-газон и бетонные тропы в ближайшую проблемную страду, и в следующую, и дальше, и дальше...

…А дальше однажды в светлый ветрено-погожий день прогреется вновь земля, чтоб надышать миру своё уж какое ни есть лето, и приедет уже посуху на внедорожнике моя подруга, и произнесет очередную полную энтузиазма речь про столь насущные дураков-дорогу-трактор и прочее конструктивное излечение русского реализма от его русского реализма, и я так и не взорвусь ни гневом, ни отчаянием, потому что вдоволь попомнив «Тайганову-В-Тракторе» подруга затребует лопату, а лучше на всякий случай все четыре, ибо лопаты от подругиного усердия как правило ломаются от переживаний сами — воткнет целую, вынет черенок… но подруга вытолкнет из безтракторного «гаража» одноколесную садовую тележку, и с тем же несгибаемым упрямством ринется ломить самую тяжкую работу, и поставит себе задачу сделать за день вдвое больше, чем возможно за три, и уделает намеченное без единой жалобы, и вывезет в тот самый, с пешими удодами, просёлок все нутряные глины, оставшиеся после посадки будущих фазендовых дерев — по бездорожью тележка за тележкой двадцать раз туда-обратно по полцентнера зараз — и вывалит неприручаемые избытки в расхлябанную ямищу, которая питается доверчивыми авто и иногда местными тракторами.

…Ибо подруга, никогда ни в каком дурном сне не мнившая вскапывать гряды и наколачивать горбылем заборы, свято верит:

—…Когда-нибудь мы с тобой завалим доверху и эту яму, и из дыры получится, Тань, дорога!

* * *
Судьба деревенского трактора здесь. Не моего трактора, мне удалось избежать реализации щедрых подругиных намерений.