Коммунизм Галины Щекиной
Фотография © Авигея Бархоленко
От редактора-собеседника
Я не имею возможности назвать себя «автором» этой трилогии. Мне принадлежали лишь диктофон да сама идея задокументировать хотя бы одну литературную биографию в виде живого и естественного потока творческой речи. «Коммунизм» возможно назвать интервью, но на мой взгляд это иной жанр – Живая Речь, состояние человека и слова в полностью искреннем потоке единства с миром, собственным опытом и самим собой.
* * *
Галина Щекина — личность сложная и своенравная, с невменяемым творческим темпераментом. Знакомы мы уже полжизни. Отношения наши сложились стихийно в начале девяностых в переписке между Вологдой и Челябинском, длившейся около десяти лет и завершившийся в конце концов переездом в Вологду. Но, как известно, эпистолярные взаимосвязи между людьми в значительной мере виртуальны, так как опираются по преимуществу на диалог с самим собой, а вовсе не на непосредственное общение с реальным визави. Мы все по незрелости душевной еще те мифотворцы, а письма в ту эпоху пишутся как поются — в конце прошлого тысячелетия они еще жили собственной независимой творческой жизнью. Сейчас расстояние между нами значительно больше тех наивных времен, когда нас разделяла всего лишь только география. Однако конфликт мировоззрений не препятствует мне признавать незаурядность натуры личности, с которой я хочу познакомить читателя — этот человек стоит вашего времени.
Учитывая современную политизированность и радикализм, имеет смысл вовремя уточнить, что под «коммунизмом» Галина Щекина имела в виду, естественно, совсем не идеологию компартии, а литературный рай на земле.
Будучи в течение уже почти трех десятков лет бессменной повивальной бабкой всего вологодского «андеграунда», тщетно сопротивлявшегося насильственному засилью "русской идее" в формате старика Ромуальдыча и его неветшающей портянки, Галина тщетно пыталась построить этот рай слепо и в одиночку, в меру собственного понимания того, каким он должен быть. Коммунизм как идея упёрся рогом в коммунизм на практике, создав невыносимый остроты диссонанс в отдельно взятой непримиримой личности, не способной разменять на медяки свою внутреннюю истину. Щекина работала вечным двигателем, обогревая космический холод литературной Вологды, и угрохала на поддержку чужого творчества бездну сил и практически собственную жизнь.
Галина Щекина — член Союза российских писателей (СРП) — талантливый прозаик, не издавший за всю творческую жизнь ни одной книги нормальным издательским способом, — «нормальным» здесь следует понимать «за счет издательства», как при любом «капитализме» и подразумевается везде, кроме российской разбойной издательской обдираловки. Пути в издательства для Щекиной перекрылись ещё тогда, когда другим пишущим, далеко не столь щедро одарённым, удавалось себя реализовывать в законном «бумажном» статусе. Десяток самиздатовских книжек прозы и пара поэтических сборников стихов, распечатанных на собственном принтере ничтожным тиражом в несколько десятков полуслепых книжек — всё, что удалось материализовать титаническими усилиями к году нашей с Галиной беседы — а за окнами был 2000 год.
У меня впереди еще незабвенные Тенёта — сетевой международный литературный конкурс, по сути лебединая песнь творчества, успевшего глотнуть свободы в тот миг, когда она ещё не выродилась в растление духа, впереди десять лет беспросветного вологодского самиздата в попытках вырастить художников из графоманов, мой не сложившийся проект "Единство в книге" и вся бездонная грядущая Фазенда с двадцатью пятью сотками, которые приблизят меня и к истине, и к чувству Бога глубже и надёжней, чем все предшествовавшие тридцать с лишним лет. У Галины же трое детей ещё отроки, а графоманы у нас общие надолго, как и идея создания литературного Эдема, впереди у Гали еще два романа, которые она сумеет издать в частных издательствах, — за свой, разумеется, счёт.
Автобиографическая повесть «Графоманка» — самая яркая и выразительная, на мой взгляд, в Галином творчестве художественная документалистика, написанная ещё до перестройки, — увы, не обрела себе должного читателя именно по причине безнадёжной ограниченности рукотворного «самиздата». Позже ситуация изменилась, но для этого Галине пришлось мимикрироваться под литературный феминизм, ибо он получал гранты в столице, что давало шанс если не на здания, то хотя бы на выезды в Москву и общение на творческих семинарах не за счет нищего семейного бюджета. Галине пришлось переписать яркую и самобытную повесть до уровня дамского романа, и в итоге всё равно издать за свой счет в частном издательстве...
Почему было так, как было, и почему невозможно было иначе, — полагаю, что читатель увидит сам, освоив все три стадии «Коммунизма», в котором нет ни капли вымысла, а есть захватывающее соло сильного и незаурядного характера.
Голос Галины Щекиной — не только беспрецедентный по искренности монолог творческой женщины. Это голос моего литературного поколения — самой бескорыстной и преданной Слову его части.
Три этапа и три составные части Галиного коммунизма - по ссылкам:
...Я вижу, что это Анчаров, потому как я его знала по фотографиям. Но почему-то он очень красный, он очень орет, я вообще понять ничего не могу. И странно — пробежал мимо. Я говорю в спину:
— Э-эй! Стойте, стойте!
Я так-то понимаю, что задумалась, потому что живот больно, но ведь его надо остановить, потому что он ведь сейчас уйдет. А он — вроде как посторонний кто-то позвал:
— Чего?! Чего надо?
Я говорю:
— Поговорить…
— Чего — поговорить! Вот, ходят, блин, опять твою мать, опять пришли! Вчера ходят, сегодня ходят! Когда мы будет уже работать?! Опять — поговорить? Зачем — поговорить? Говори, зачем пришла!
Я говорю:
— Я приехала из города Воронежа, просить аудиенции.
…Не знаю, почему я такое слово сказала. Наверно, потому, что я всё время читала Дюма, а там все время аудиенция была.
Он:
— Че-е-го?!!
...Когда я пришла туда, на этот завод — он выпускал корыта для крупного рогатого скота. Я думала, что овощные корыта-то тоже для народного хозяйства — ничего, дрогнула, но пришла.
Мне говорят:
— Очень хорошо. Ты чего? Ты молодая специалистка? А-а, знаем-знаем, у нас какие-то документы на тебя пришли. Ты, значит, будешь у нас начальником отдела труда.
Я говорю:
— Я не могу быть начальником отдела труда. Я только-только вышла сейчас из института, мне надо немножко поучиться.
Они говорят:
— Будешь учиться в ходе дела, потому что у нас начальника отдела труда посадили в тюрьму, нам надо быстро, чтоб кто-то был в отделе труда.
Я говорю:
— Почему в тюрьму-то? Что вы так говорите? Я боюсь.
Они:
— Что за ерунда? Всех сажают в тюрьму, это нормально.
...Тань, помнишь, такая — вся в ситцах? Ну, Тань, ну — заговорами шаманила? Русский гороскоп бабам рассказывала — кто собака, кто медведь? Знаешь, как она Спасову вознесла! Не хухры-мухры: «Промыслом Божиим возрождаются стихи в душе Екатерины…»
Промыслом Божиим…
И вот эту книжку, Таня, — монахини выпустили, не Спасова сама —нет! Они насобирали пятьсот рублей, к издателю Малозёмову — ну уж Юру-то ты знаешь, Таня! — ходока прислали — матушку Кириллову…
Баба в рясе приехала и дала денег.
Я десять раз всё исправляла. В готовом макете! Потому что у них заморочки.
Говорю:
— Стихи тут про любовь можно поставить?
— Не-е, только Божественное…
Мне так было обидно, мне казалось, что про любовь тоже надо…
P.S.
Несколько непривычный строй речи сохранён мною в диалогах сознательно: это устный разговорный поток — таков, каким его рождает переживаемая минута, со своими оплошностями и со своей искромётностью. Я предпочла живую вибрацию естественного слова, рождающегося в потоке вспоминания, — когда она есть, всякая академическая «правильность» несущественна.
Недавние посты
Смотреть все
Подписаться
