Без ключа
Меня саму потрясает неизбежность категорической несостыковки с цивилизацией тогда, когда я пытаюсь расширить общение с миром через людей невиртуальных из живой плоти и крови. Я давно уклоняюсь от такой необходимости, но иногда накрывает и не отвертеться. Вынужденно приходится выходить из гнезда и куда-то себя двигать. За паспортом, например.
Каждый раз, когда путь отклонялся от фазенды или ближайше-кувшиновских фотомаршрутов, реальность меня за что-то свирепо наказывала.
С одной стороны, на физическом уровне повинна, вероятно, сама. С другой — что-то совсем не материальное определённо наличествовало в настойчивом осаживании моих попыток наладить каналы взаимности с другими.
Возможно, нами под завязку обитаемая Разумная Среда полагает суетными все мои судорожные попытки социализироваться — единственное вразумительное системное объяснение, и другого не нахожу.
* * *
Пока мы с Щекиной Галиной — с моей не то подругой, не то категорически нет, не общавшиеся из-за идеологических разногласий лет уже увесистое количество, наконец-то смиренно и взаимно тепло обирали яблони в её саду и заодно круто переоценивали всю жизнь, мама моя умудрилась так глубоко заснуть после своего похода на фазенду, что не открыла мне дверь. В которую я почти час ломилась всей тушкой, тележкой с яблоками и отчаянием.
Брать с собой ключ в принципе не было необходимости — Галина дача через речку, два километра неспешным пёхом туда и столько же обратно. Безнадёжная клиническая растяпа, я панически боюсь этот сакральный ключ потерять, потому что фирма, врезавшая три года тому назад стальной дверной блок в наше жильё, внятно уведомила, чтобы мы, — хозяева, стало быть, — ответственно берегли прилагаемые к новой двери все ключи, числом ровно три, поскольку при утере повторить их фирменную нарезку весьма сомнительно.
Мои попытки пробить броню ногами, спиной и ниже и только что не головой, не отпуская при этом кнопки звонка, таки достигли нервов пенсионной соседки по площадке — многопудовой разгневанной гирей она выбухнулась на лестничную площадку в поисках взломщиков, но обнаружила только меня с тележкой, полной яблок. Урожай в коробе на колёсах ей был понятен без пояснений, но на всякий случай всё равно урожайное изобилие расценилось как нарушение общественного порядка, ибо в моих глазах, без сомнения, читались все грани безумия.
— Будьте добры, — молвила я монументальной соседке, — выключите у себя дома телевизор и послушайте, включен ли наш. И если слышен, то насколько громко.
Толстая и большая старуха, обычно недобрая и всегда неистощимо подозрительная, всмотрелась в меня сколь возможно пристальней.
— Вам ведь слышен наш телевизор? — уточнила я.
— Всегда! — отрезала соседка. И добавила весомо-многозначительно: — Нам слышно ВСЁ, о чем вы говорите.
В другой ситуации во мне бы это "всё" вкупе с мыслимыми и немыслимыми подтекстами смутило бы всё и моё, и мамино, и общемировое, ибо то, что мы с мамой обычно бурно обсуждаем, совсем не предназначено для пожилых сугубо бытовых соседей, вовсе не озабоченных проявленным или не очень мирозданием. Но сейчас не до оценок соседями моего мировоззрения и прочего морального облика — мне не открыли дверь и я не могу дозвониться.
Соседкин взгляд изменился. Ушла. Выключила вещание. Вернулась.
— У вас тихо. Даже собачки вашей не слышно.
Собачки... Я прибила свою крышу на место астральными дециметровыми гвоздями: Чакры уже скоро год как нет и в нашем жилище давно никем не лает.
Соседка, улучив момент моей растерянности, живо дезертировала, неслышно растворившись в дверном проёме.
Я опять кинулась вниз смотреть на свои окна — потом вверх по лестнице обратно — стучать, потом вниз по ней же смотреть...
...Мама, конечно же, заснула. Она просто заснула. Мама крепко спит, ну конечно же — спит, отчего же ещё может быть за дверью такая безлюдная тишина.
...Однако весь подъезд с первого по пятый прислушивается из-за дверей к моим попыткам пробить телом непроходимую как в Солярисе дверь.
...Пенка с ночи рыгает. Может быть, отравилась. Наверное, Пенке плохо — может быть, ей настолько плохо, что мама в панике повезла её в ту самую растреклятую ветлечебницу, угробившую Чакру, просто забыв, что я без ключа. Или даже не вспомнив об этом, потому что некогда.
...Или плохо не Пенке, а маме, и она не может встать...
…
Да некогда тут думать-то!
В горле холод. Вверх. Снова вниз. Пусто. Белый день. Средь белого дня никого нет. Кувшиново безлюдно как накануне творения.
Есть балкон. Но нет лестницы.
Есть водосточная труба. Труба и я очевидно взаимонепригодны — мы в разных весовых категориях.
Что есть ещё?..
Соседи в другом подъезде? — не может же быть, чтобы везде во всём Кувшиново никого кроме нас с соседкой. Балконы подъездов граничат.
Нужно найти мужчин. Третий этаж — можно попытаться уговорить перелезть с балкона на балкон за деньги, но деньги за треклятой железной дверью. Ну откроют же!
Снова звоню всё той же подозрительной соседке — она здесь была всегда, от начала начал. Знает всех кувшинян поимённо — кто, с кем, когда, куда, зачем и все грядущие последствия. Даст наводку, к кому возможно сунуться с проблемой.
Соседка открывает не сразу, её заволакивает недовольство.
Сейчас начнутся выяснения, какого числа моя квартира обязана мыть пол в общем подъезде.
— Мама не открывает дверь.
— Ну… — мягчеет старая женщина. — Чем я могу помочь-то?
— В доме есть мужчины, способные с соседнего балкона перелезть на наш? Там всего-то — тонкая перегородка.
— Мужчины?! Способные? — Отрезала: — Вот уж чего нет того нет.
Вспоминаю всех виденных во дворе аутистов, даунов и алкоголиков. Понимаю: соседка права.
* * *
Чужой подъезд. Чужая дверь.
— Здравствуйте. Простите. Нужно срочно попасть через ваш балкон на свой.
Молодая женщина моментально просекла всё по моему перевёрнутому лицу. Ни одного вопроса, ни секунды промедления — наверняка не вологодская, а как мы понаехавшая.
— Проходите.
Чистое спокойное жилище. Везде порядок и никакого Дзена.
Забалконная соседка споро убирает соседствующие с общей переборкой ящики с настурциями.
— Кто полезет?
Из другой комнаты выглядывает любопытный молодой парень лет девятнадцати. Спортивный. Смотрю на него.
Соседка:
— Нет. Сыном рисковать не стану.
Внутренне соглашаюсь без всякого протеста: у меня нет прав подвергать риску другого человека. К тому же другой всё равно не справится с нашим замком во входной двери — замок настолько гениально прост технологически, что его за годы так и не удалось освоить даже тем, кто бывает у нас дома постоянно.
Голос женщины:
— Может, взломать всё-таки входную дверь?
— Если бы! Не выйдет. Стальная. Двойная.
Мысленно проклинаю жильё, моментально обратившееся в ловушку.
— МЧС?
— Я не знаю, что дома. Может быть, нужно быстро.
— Лезть некому, — напоминает женщина.
— Значит, сама.
Соседка с сомнением смотрит на мой белоштапельный платок, по-деревенски навернутый до бровей, и трезво, хотя и молча, оценивает очевидно неспортивные формы и перекошенное душевное состояние.
— Мне как? Побыть с вами? Или уйти? Как вам будет легче?
Умница. Дай тебе Бог.
— Одной. Спасибо.
* * *
Больше всего я боялась упасть, влезая на всего лишь метровой высоты стол из-под настурций. И таки именно там и рухнула в балконный цементный пол — обвалилась с табуретки с густым грохотом, повредив так некстати палец, до зарезу нужный для взлома собственных дверей. Получился шум настолько объёмный, что соседка и не рискнула даже выглянуть на собственный балкон, чтобы хоть в чём-нибудь убедиться.
Хочется верить, что никто не видел этого позорного зрелища. Мифов про лунатически блуждающую по территории областного дурдома подозрительную фотодуру вполне достаточно на пару ближайших поколений кувшинян.
...Потом я тупо пыталась босой ногой выбить две уже свои балконные двери сразу — наружная створа так кстати не была закупорена шпингалетами, шанс попасть домой уже есть точно, но как же всё долго, а дома непонятно что.
В заоконных размытых сумерках проявилась Кошка Пенелопа, устроилась в коридоре напротив созерцать двумя полнолуниями сквозь балконные стекла тайну происходящего.
Так, — поняла я, — вариант с версией неотложной ветпомощи отравившейся Пенелопе отпадает. Господи. Господи, пусть мама просто спит.
— Хозяйка, появитесь, будьте добры, — мне очень нужна фомка.
— Фомка?.. — озадачилась женщина. Ну да, ведь в Городе Во не ведают, что такое грохотка для яиц, откуда им знать про фомку. Слова в Городе Во нужно подбирать осмысленно.
— Гвоздодёр. Или топорик. Или что-нибудь надёжно железное.
Соседка вернулась не сразу, с кривой железкой неопределённого назначения и почти маникюрных размеров.
Я запомнила на веки вечные: на балконе необходима заначка с фомкой.
…Ёптыть… птыть… тыть… — озвучивание процесса синхронно с попытками открыть через две двери внутренний шпингалет снаружи.
…Выпрямляюсь и вижу непередаваемо чистый, по-детски потрясённый взгляд мамы, тщетно пытающейся понять, почему я возвращаюсь из чужого яблочного сада через балконную дверь.
Каждый раз, когда путь отклонялся от фазенды или ближайше-кувшиновских фотомаршрутов, реальность меня за что-то свирепо наказывала.
С одной стороны, на физическом уровне повинна, вероятно, сама. С другой — что-то совсем не материальное определённо наличествовало в настойчивом осаживании моих попыток наладить каналы взаимности с другими.
Возможно, нами под завязку обитаемая Разумная Среда полагает суетными все мои судорожные попытки социализироваться — единственное вразумительное системное объяснение, и другого не нахожу.
* * *
Пока мы с Щекиной Галиной — с моей не то подругой, не то категорически нет, не общавшиеся из-за идеологических разногласий лет уже увесистое количество, наконец-то смиренно и взаимно тепло обирали яблони в её саду и заодно круто переоценивали всю жизнь, мама моя умудрилась так глубоко заснуть после своего похода на фазенду, что не открыла мне дверь. В которую я почти час ломилась всей тушкой, тележкой с яблоками и отчаянием.
Брать с собой ключ в принципе не было необходимости — Галина дача через речку, два километра неспешным пёхом туда и столько же обратно. Безнадёжная клиническая растяпа, я панически боюсь этот сакральный ключ потерять, потому что фирма, врезавшая три года тому назад стальной дверной блок в наше жильё, внятно уведомила, чтобы мы, — хозяева, стало быть, — ответственно берегли прилагаемые к новой двери все ключи, числом ровно три, поскольку при утере повторить их фирменную нарезку весьма сомнительно.
Мои попытки пробить броню ногами, спиной и ниже и только что не головой, не отпуская при этом кнопки звонка, таки достигли нервов пенсионной соседки по площадке — многопудовой разгневанной гирей она выбухнулась на лестничную площадку в поисках взломщиков, но обнаружила только меня с тележкой, полной яблок. Урожай в коробе на колёсах ей был понятен без пояснений, но на всякий случай всё равно урожайное изобилие расценилось как нарушение общественного порядка, ибо в моих глазах, без сомнения, читались все грани безумия.
— Будьте добры, — молвила я монументальной соседке, — выключите у себя дома телевизор и послушайте, включен ли наш. И если слышен, то насколько громко.
Толстая и большая старуха, обычно недобрая и всегда неистощимо подозрительная, всмотрелась в меня сколь возможно пристальней.
— Вам ведь слышен наш телевизор? — уточнила я.
— Всегда! — отрезала соседка. И добавила весомо-многозначительно: — Нам слышно ВСЁ, о чем вы говорите.
В другой ситуации во мне бы это "всё" вкупе с мыслимыми и немыслимыми подтекстами смутило бы всё и моё, и мамино, и общемировое, ибо то, что мы с мамой обычно бурно обсуждаем, совсем не предназначено для пожилых сугубо бытовых соседей, вовсе не озабоченных проявленным или не очень мирозданием. Но сейчас не до оценок соседями моего мировоззрения и прочего морального облика — мне не открыли дверь и я не могу дозвониться.
Соседкин взгляд изменился. Ушла. Выключила вещание. Вернулась.
— У вас тихо. Даже собачки вашей не слышно.
Собачки... Я прибила свою крышу на место астральными дециметровыми гвоздями: Чакры уже скоро год как нет и в нашем жилище давно никем не лает.
Соседка, улучив момент моей растерянности, живо дезертировала, неслышно растворившись в дверном проёме.
Я опять кинулась вниз смотреть на свои окна — потом вверх по лестнице обратно — стучать, потом вниз по ней же смотреть...
...Мама, конечно же, заснула. Она просто заснула. Мама крепко спит, ну конечно же — спит, отчего же ещё может быть за дверью такая безлюдная тишина.
...Однако весь подъезд с первого по пятый прислушивается из-за дверей к моим попыткам пробить телом непроходимую как в Солярисе дверь.
...Пенка с ночи рыгает. Может быть, отравилась. Наверное, Пенке плохо — может быть, ей настолько плохо, что мама в панике повезла её в ту самую растреклятую ветлечебницу, угробившую Чакру, просто забыв, что я без ключа. Или даже не вспомнив об этом, потому что некогда.
...Или плохо не Пенке, а маме, и она не может встать...
…
Да некогда тут думать-то!
В горле холод. Вверх. Снова вниз. Пусто. Белый день. Средь белого дня никого нет. Кувшиново безлюдно как накануне творения.
Есть балкон. Но нет лестницы.
Есть водосточная труба. Труба и я очевидно взаимонепригодны — мы в разных весовых категориях.
Что есть ещё?..
Соседи в другом подъезде? — не может же быть, чтобы везде во всём Кувшиново никого кроме нас с соседкой. Балконы подъездов граничат.
Нужно найти мужчин. Третий этаж — можно попытаться уговорить перелезть с балкона на балкон за деньги, но деньги за треклятой железной дверью. Ну откроют же!
Снова звоню всё той же подозрительной соседке — она здесь была всегда, от начала начал. Знает всех кувшинян поимённо — кто, с кем, когда, куда, зачем и все грядущие последствия. Даст наводку, к кому возможно сунуться с проблемой.
Соседка открывает не сразу, её заволакивает недовольство.
Сейчас начнутся выяснения, какого числа моя квартира обязана мыть пол в общем подъезде.
— Мама не открывает дверь.
— Ну… — мягчеет старая женщина. — Чем я могу помочь-то?
— В доме есть мужчины, способные с соседнего балкона перелезть на наш? Там всего-то — тонкая перегородка.
— Мужчины?! Способные? — Отрезала: — Вот уж чего нет того нет.
Вспоминаю всех виденных во дворе аутистов, даунов и алкоголиков. Понимаю: соседка права.
* * *
Чужой подъезд. Чужая дверь.
— Здравствуйте. Простите. Нужно срочно попасть через ваш балкон на свой.
Молодая женщина моментально просекла всё по моему перевёрнутому лицу. Ни одного вопроса, ни секунды промедления — наверняка не вологодская, а как мы понаехавшая.
— Проходите.
Чистое спокойное жилище. Везде порядок и никакого Дзена.
Забалконная соседка споро убирает соседствующие с общей переборкой ящики с настурциями.
— Кто полезет?
Из другой комнаты выглядывает любопытный молодой парень лет девятнадцати. Спортивный. Смотрю на него.
Соседка:
— Нет. Сыном рисковать не стану.
Внутренне соглашаюсь без всякого протеста: у меня нет прав подвергать риску другого человека. К тому же другой всё равно не справится с нашим замком во входной двери — замок настолько гениально прост технологически, что его за годы так и не удалось освоить даже тем, кто бывает у нас дома постоянно.
Голос женщины:
— Может, взломать всё-таки входную дверь?
— Если бы! Не выйдет. Стальная. Двойная.
Мысленно проклинаю жильё, моментально обратившееся в ловушку.
— МЧС?
— Я не знаю, что дома. Может быть, нужно быстро.
— Лезть некому, — напоминает женщина.
— Значит, сама.
Соседка с сомнением смотрит на мой белоштапельный платок, по-деревенски навернутый до бровей, и трезво, хотя и молча, оценивает очевидно неспортивные формы и перекошенное душевное состояние.
— Мне как? Побыть с вами? Или уйти? Как вам будет легче?
Умница. Дай тебе Бог.
— Одной. Спасибо.
* * *
Больше всего я боялась упасть, влезая на всего лишь метровой высоты стол из-под настурций. И таки именно там и рухнула в балконный цементный пол — обвалилась с табуретки с густым грохотом, повредив так некстати палец, до зарезу нужный для взлома собственных дверей. Получился шум настолько объёмный, что соседка и не рискнула даже выглянуть на собственный балкон, чтобы хоть в чём-нибудь убедиться.
Хочется верить, что никто не видел этого позорного зрелища. Мифов про лунатически блуждающую по территории областного дурдома подозрительную фотодуру вполне достаточно на пару ближайших поколений кувшинян.
...Потом я тупо пыталась босой ногой выбить две уже свои балконные двери сразу — наружная створа так кстати не была закупорена шпингалетами, шанс попасть домой уже есть точно, но как же всё долго, а дома непонятно что.
В заоконных размытых сумерках проявилась Кошка Пенелопа, устроилась в коридоре напротив созерцать двумя полнолуниями сквозь балконные стекла тайну происходящего.
Так, — поняла я, — вариант с версией неотложной ветпомощи отравившейся Пенелопе отпадает. Господи. Господи, пусть мама просто спит.
— Хозяйка, появитесь, будьте добры, — мне очень нужна фомка.
— Фомка?.. — озадачилась женщина. Ну да, ведь в Городе Во не ведают, что такое грохотка для яиц, откуда им знать про фомку. Слова в Городе Во нужно подбирать осмысленно.
— Гвоздодёр. Или топорик. Или что-нибудь надёжно железное.
Соседка вернулась не сразу, с кривой железкой неопределённого назначения и почти маникюрных размеров.
Я запомнила на веки вечные: на балконе необходима заначка с фомкой.
…Ёптыть… птыть… тыть… — озвучивание процесса синхронно с попытками открыть через две двери внутренний шпингалет снаружи.
…Выпрямляюсь и вижу непередаваемо чистый, по-детски потрясённый взгляд мамы, тщетно пытающейся понять, почему я возвращаюсь из чужого яблочного сада через балконную дверь.
11 сентября 2004
Поделиться:
Ещё почитать:
Смотреть всё
