В 1997 мы с мамой и Крёстной переехали в Вологду из Челябинска окончательно. И оставались некоторое время русписами – "русскими писателями" то бишь. "Руспис" в те годы – сетевое определение всей пишущей гильдии, публицистически перевозбуждённой блеском и нищетой перестроечных процессов. Мы пока ещё были осторожно местнопочитаемой впрок абстрактной символикой "инженеров человеческих душ", в которой тугодумным вологжанам трудно было сходу взять и вот так запросто усомниться.

Спустя пятилетку моя приятельница, работавшая на местной телестудии, вдруг решила снять фильм. Под названием – sic! – "Кувшиновские новосёлы".

* * *

Я тоже иногда думаю долго и даже очень долго. Почти как Кошка Пеночка, способная думать одну мысль месяцами. В начале 2000-х не решилась ещё сделать надлежащих выводов об особом Вологодском Темпераменте, и даже аккаунт городских новостей в ЖЖ, поименовавший себя "Город Во", ни на что этакое особое мне не намекнул. Но усомниться себе всё же позволила:

– Лена, название никуда не годится.

– Почему? – тележурналистское недоумение было искренним.

– Двусмысленно потому что. Дурдом потому что штатный наше Кувшиново. Областной психдиспансер потому что через дорогу, во-первых. Во-вторых, мы здесь уже несколько урожаев картошки вырастили и съели.

– Тань... про чужих сюжет не пройдёт. Даже смотреть не станут, до утверждения в эфир он не дотелепается. А новосёлы – это понятно.

– А какой нужен срок отсидки в Кувшиново, чтобы стать в законе?

Лена поморгала.

– А как же? Вы же переехавшие.

– Уточни, когда мы получим основания считать себя местными гражданами?

– Нууу...

– Лет через десять?

– Н-ну...

– Двадцать?

Лена вздохнула. Сосредоточилась.

Помучилась между чувством дружбы и истиной. Ответила честно:

– Никогда. В Вологде вологжанами вологжане считают только тех, кто здесь родился.

– И что же ты собираешься снимать? В контексте дурдомовских "новосёлов"?

– Ну ты ж сколько рассказывала про своё Кушиново. А я приеду с оператором.

Рассказывала. Про заборы и помойки. Про гаражи. Про невозмутимый сонный менталитет.

– Так про "своё" Кувшиново истории я рассказывала или чьё?

Приятельница, не в силах выпутаться из этических сложностей, смотрела молча в стол несчастными очами.

– Всё же под окнами, Лена. Пятьдесят метров от подъезда вглубь в любую сторону. Новосёлы в проводники не нужны.

Лена растерянно моргала, искренне недоумевая по поводу моего непонятно вдруг с чего непредвиденного сопротивления – она же тут аж само вологодское телевидение, джек-пот судьбы.

Фотокамеры тогда и в помине у меня не было. Как и Интернет только-только осваивался через литературный Тенётовский конкурс, где я обильно и с азартом жюрила.

* * *

Лена действительно притащила оператора. Молодого молчаливого парня. И оператор действительно добросовестно и, как мне показалось, не без удовольствия снимал указуемые мною неприглядные объекты.

Режиссёр Лена полыхала жадным азартом. Я что-то вынужденно вещала на камеру.

В конце дня оператор отснял рисунки и книжные раритеты. И подарил фотографию своей девушки:

– Вам ведь нужно лицо?

Он фотоальбомы Крёстной принял за мои?..

– Пролистал вашу "Пищу вдов". Там много женских лиц. Понадобится ещё. Берите. У неё хорошее лицо.

Мужик всё понял правильно, – удивилась я.

Лену снедал режиссерский нетерпёж.

Сводила их на местносталкерский долгострой.

Среди развалин долгостроя пришлось читать антиурбанистические стихи. Я очень плохо читаю, когда заставляют. А когда не заставляют, не читаю вообще. Я своих стихов даже не помню. А вызубривать собственные тексты абсурдно. Мне всегда странно это в поэтах.

Провела теле-гостей чревовещательными лабиринтами непостижимых кувшиновских заборов.

С меня отдельно потребовали объекты особой усратости – да пожалуйста. Прекрасная Пудель Сердечная Чакра знает все поштучно – не минуем ни одного.

* * *

У местных помоек возникали из подпространства местные жители:

– Вот-вот! Наконец-то! И покажите – покажите всем, какой тут срач! Мэру покажите! Тут чисто было до перестройки! Курортная, можно сказать, зона!

После третьей рекомендации продемонстрировать мэру кувшиновские культурные достижения не выдержала:

– А что, сам мэр тут всё загадил?

Не понимают. Чувствую, что действительно не понимают.

– Ну кто засорил-то территорию около ваших жилых домов? Неужели лично мэр? Вот прям приезжал и заваливал бутылками-тряпками-ржавым металлом-гнилой картошкой-дохлятиной-ботинками-и-канистрами? И обвешал тополя старыми кроссовками и пружинами от матрасов? И исписАл стены в подъездах и обоссал все этажи?

– Дык ить он же убирать же должон...

* * *

Отсняты были три кассеты, их не хватило. Доснимали в следующий заход, через месяц.

– Лена, это никто не выпустит в эфир.

Лена зависла: собственно, а почему вдруг? Она рассчитывала на журналистский телеконкурс и первое место, "гаратированное таким убойным, Таня, сюжетом!"

– Лена. Это. В эфир. Не пройдёт. Очнись.

Расставленные для усугубления внимания паузы не возымели.

Она чего-то ждала два года.

Одну плёнку из трёх потом отдала мне, после многих очень настойчивых просьб. С извинением:

– Остальные, Тань... смыли... Нечаянно.

Кувшиново с моста через реку Вологду. Издали – райские кущи.

Лёгкий и необременительный намёк на истину – Кувшиново не только пригород Вологды, отделённый от города в посёлок всего лишь руслом реки, но и сельское поселение, психология которого в совокупности со спецификой места, уже два столетия образующего жилые структуры вокруг областной психлечебницы, диктует стиль жизни.

Здесь я читала свои стихи. Было аутентично.

Эта сталкерская зона – недостроенный корпус областной психиатрической лечебницы. Строение величиной с княжескую крепость в три этажа. Замысливалось явно с размахом. И психлечебница давно нуждалась в расширении – не оскудевает земля, никак не истощается на поиски истины вдали от неё. Долгострой зиждился только на моей памяти три пятилетки, давая пристанище и близость к Абсолюту местным алкоголикам. Я их понимаю, нам с Пуделью Чакрой там тоже нравилось созерцательно бродить с камерой, впоследствии это мощное недосооружение отработало себя творчески и щедро, как декорация для иллюстраций к маминому роману. Разобрали и вывезли всё это кирпичное многомиллионное богатство больше десяти лет спустя на городскую свалку – если действительно на свалку, а не распродали налево-направо тихой сапой ближним садоводам. Психбольница осталась пребывать там, где и гнездилась всю дорогу исторически – в старых, тоже кирпичных, одряхлевших корпусах. Фотографии недостроя марта 2004 г.

Бывший пешеходный мост. Висячий, – вот прямо и висел над рекой Вологдой, как в джунглях – романтично и эффектно. Слухи от старожилов утверждают, что в ненастные дни его покачивало и им поскрипывало, и некогда в злую годину снесло паводком. Затруднительно даже представить прежний уровень реки, потому что остатки конструкции, меланхолически провисшей на тросах, в год нашего переезда в посёлок парили над водой не менее чем в десяти метрах, если не выше. Ныне кувшиняне к автобусной остановке и в город каждый божий день переходят по единственному стандартному, не воспаряющему в небо мосту, тоже, несмотря на основательные опоры, ненадёжному – почти каждый год через хлипкие перильца с дорожного полотна в реку нахрен выносится очередное торопливое авто и на прутья повязываются скорбные черные ленты. Мост односторонний, не расчитан под одновременное движение двух машин и тем более под тяжёлые грузовые камазы, которые через некогда тишайшую кувшиновскую скорбную обитель теперь сокращают путь на капитальные стройки. Когда гружёная ж/б панелями махина натужно ползёт над речкой, мост тужится, упирась в дно реки, и гудит от усилия. Мы с мамой и Крёстной заселились в Кувшиново в 1997 году, в 2018 я перебралась в Кириллов – сюрреалистические членистоногие останки незаурядного для северных широт сооружения парят в неизменном образе, достойном высокой кинорежиссуры. Зимой, да, собственно, и ранней весной конструкция фотогенична.

Кувшиново, октябрь 2003. Старый деревянный дом и разрушенный навылет барак, в котором еще в 2017 году продолжала жить женщина с двумя детьми.

Из окна маминой комнаты. Апрель 2007.

То же окно. Март 2011. Летом порталы в прошлое затягиваются высоченной сочной травой, и во всё зелёное до небес Кувшиново на цыпочках, чтобы не сдуть цветущие покровы, спускается рай.

Просто Сарай, национальный жанр бытования неистощимой российской провинции. Фото датировано апрелем 2004. Двух одинаковых сараев в отечестве нашем не сыскать, их просто не может быть. Российские сараи – самый устойчивый вид цивилизованной архитектуры, они покинут лик земли последними.

Октябрь 2004 и поныне.

С лица сооружение в ряду себе подобных – обычный гараж, а вот сзади оно – Сарай. Пожалуй, самый головоломный и неубиваемый. Фото сентября 2003 – непоколебимо дожил до 2018 года. Переживёт и паводки, и цунами, пережил и советскую власть, и Горбачёва, и Ельцина, переможет и смену эпох. В Кувшиново культ б/у кроватей изобретательно почитаем, но здесь кроватная архитектура аж на двух уровнях.

Ненавязчивый сервис. Фото октября 2003 года. Пребывает и поныне. Дом жилой.

Сирота непонятного назначения. Сентябрь 2003 и по сей день. Никто никогда не видел вблизи него хоть какого-нибудь хозяина. Хлебом из него тоже не торговали.

Внутри не была – по некошеной от рождения мира сныти-крапиве набрать полные сапоги клещей. Но услуги фитнес-тренера и массажа для похудения регулярно рекламируются в областных газетах, на Авито и Юле.

Май 2009. Нет, не свалка – Кувшиново, пятьдесят метров супротив кухонного моего окна на третьем этаже хрущёвки. Ещё не лето, посему срам бесстыдно наг. И вплоть до Дома в Марьинском свальный грех – неизбежное сопровождение нашего с мамой пути на годы. Просёлки вокруг Вологды выстилают не асфальтом – их кроют матом и подручным мусором. Русский Дзен, помноженный на Дорожный Эпос, и эпос этот – отдельная, над-кувшиновская и надмирная тема.

Кувшиново, снос крыши в апреле 2006. Лежала у крыльца долго. Дом полноценно жилой.

Это уже не сервис, а собственный маленький бизнес. В доме проживает около дюжины семей. Вместо палисадника и сирени – мешки с бутылками год за годом. Апрель 2006.

Тот самый барак, в котором жили вот прямо так до 2016 точно. Фото октября 2003.

Украшение проводов бытовыми отходами – национальный спорт, временами претендующий на олимпийский уровень. КАК мастера это запиливают – уму непостижимо. Начинают тренировки с отроческого возраста и с чего попроще – с кед, тапочек и пар изношенной обуви. Зафинтилить на провода канистры – задача для гуру.

Висячки из диванных пружин. Пытаюсь охватить процесс воображением: надо добыть матрац, потом его распотрошить, разделив фракции на тяжёлые и летучие, потом выбрать пристрельную позицию и вручную облагородить высоченное дерево, и не с одной попытки, а стоять и последовательно украшать, пока не закончатся пружины. К пациентам ПНД весь дзен непричастен, посёлок строился для медицинского персонала, и жили в цивильных хрущёвках в основном отставные пенсионные психиатры, медсёстры и их быстро растущие внуки.

Апрель 2004. За пятнадцать лет изменений не случилось, только обмелела канава и помойка ныне уже безводна.

Та же канава летом, с тем же мостком и щедрым мусором.

Мосток из Кувшиново в совхозное поле. На самом деле это территория кувшиновского кладбища, переполненного могилами. Жители Марьинского, Поповки и еще пары ближайших поселений плюс дачники ближних садовых копперативов используют проторенную тропу меж могил по правую и левую руку как самый эргономичный и ненапрягающий путь в город.

...

Вполне типичная помойка с баками ...

...продолжающаяся далеко за их пределы. Корова молоко, естественно, даёт.

* * *

Изменилось ли Кувшиново? – бесспорно. Сейчас в посёлке строительный бум, и сорная стихия уходит под фундаменты новых строительных проектов. Помоек в Кувшиново стало меньше и ландшафт оцивилизовывается – хотя мне очень жаль кувшиновского колорита, которому я искренне сострадала и находила в нём свой скрытый смысл бытия жизни, пребывающей вне человеческих упрощающих нужд. Но не потому, что жители дождались наконец мэра, который, по их разумению обязан был придти и лично порядок им навести, а потому, что земля вдруг стала ценностью, а её продажа начала приносить доход. Отстраиваются – кучно – и жилые дома, а коттеджи люди начали ваять намного раньше. Жизнь облагораживается не усилиями её проживателей, а физической сменой поколений.

Что ж, тоже путь, возможно – единственный реальный.